Современные молодые россияне.

На формирование когнитивных и поведенческих паттернов человека влияет контекст его жизнедеятельности. В актуальной ситуации это сложные и быстро меняющиеся события социальной реальности. Современные молодые россияне оказались под перекрестным воздействием глобальных и национальных социально-экономических, социокультурных и политических трансформаций, в которых тесно переплетается традиционное и современное. С одной стороны, разворачиваются процессы цивилизационного самоопределения и актуализации традиционных аксиологических доминант. А с другой — не утрачивают значимости общемировые процессы, а также ценностные ориентации, сформировавшиеся в российском обществе под их влиянием в предыдущие десятилетия и естественным образом воспринятые молодежью в ходе ее социализации[1].

Сказать, что российская молодежь одинаково переживает происходящие изменения, будет поверхностно и неточно. Она, как и все общество, очень неоднородна. Эксперты СоциоДиггера пытаются разобраться, как она встраивается в новую реальность, как реагирует на сложившуюся ситуацию, как мыслит свой дальнейший путь и каких тактик придерживается. На основе представленных авторами размышлений и результатов исследований мы выделили семь развивающихся трендов, описывающих изменения, происходящие в коллективном портрете российской молодежи, — в том, как молодые люди выстраивают взаимодействие друг с другом и с обществом. Учитывая, что портрет написан на фоне стремительно меняющихся условий, перед экспертами стояла непростая задача отметить те процессы, которые демонстрируют наибольшую устойчивость, отделив их от преходящих. Все они требуют дальнейшего осмысления в контексте развития молодежи и общества, а это означает, что мы еще не раз будем возвращаться к этой теме и разговор о ней будет продолжен.

Т1: «Размягчение» границ молодежного возраста[2].

Тренд связан с масштабным сдвигом (мегатрендом), проявляющимся в социальной трансформации границ возраста в целом. В рамках этой тенденции исчезает единообразный подход к возрастной периодизации, границы молодежного возраста постепенно сдвигаются. Это происходит не только в старших молодежных группах, но и в младших. Возрастной критерий перестает быть базовым для сегментации и понимания социальных действий молодежи.

Т2: Усиление ориентации на себя, значимости индивидуального опыта и уникального набора приобретенных компетенций; приоритет настоящего в ситуации усложненных отношений с будущим[3].

Драйвером тренда выступает изменение конфигурации палитры возможных вариантов жизненных выборов, переосмысление молодежью образовательных и трудовых планов вследствие символического «закрытия» границ с западными странами и усложнения вариантов мобильности. В этом контексте тренд является скорее не развитием форм крайнего индивидуализма, а способом реагирования на усиливающуюся сложность, небезопасность и неизвестность, потребность в высокой адаптивности ― преодоление внешних обстоятельств в достижении своих целей напоминает прохождение «квеста». Важно, что, реагируя на вызовы, молодые люди руководствуются не столько вынужденностью, сколько поиском или созданием новых вариантов жизненной траектории[4].

Т3: Рост участия в неформальных практиках реализации социально значимых проектов[5].

Тренд проявляется во включении молодых людей в практики заботы и помощи, различные неформальные инициативы ― эко- и зоозащита, городские соседские группы взаимопомощи, поддержка беженцев и мигрантов, оказавшихся в трудной жизненной ситуации. В этой среде молодые россияне получают возможность реализовывать свою субъектность, чувствовать себя активными участниками событий и в определенной мере выступать агентами позитивных изменений.

Т4: Усиление значимости близкихсвязей[6].

В условиях внешней турбулентности, политической и экономической нестабильности растет значимость связей с семьей и узким кругом близких, включенности в социальные сети и дружеские сообщества. Эти отношения дают чувство устойчивости и безопасности, проявляются в эмоциональной привязанности.

Т5: Резкое повышение спроса на психологическую поддержку в связи с ростом тревожности и депрессивных состояний[7].

Драйверами тренда являются возросшие риски выпадения из социально-экономических отношений; прекарность молодежи, выходящей на рынок труда; высокий запрос работодателей на конкурентоспособность и устойчивость, на что у молодежи не всегда хватает ресурсов; дефицит рабочих мест, отвечающих профессиональным запросам и карьерным планам самих молодых людей; сохраняющийся тренд на усиление неравенства доступа к качественному образованию, здравоохранению, ресурсам для организации самостоятельной жизни. При этом среди молодежи распространяются практики обращения к специалистам за профессиональной психологической помощью.

Т6: Снижение политической субъектности молодежи, ситуативность ее политических предпочтений[8].

Тренд проявляется в том, что представления молодежи о цивилизационной сущности нашей страны, ее социокультурных характеристиках, особенностях политического устройства становятся все более абстрактными и фрагментарными. В своих взаимоотношениях с внешним миром молодежь руководствуется не столько собственными убеждениями и принципами, сколько стереотипными образами, которые черпает из медиапространства. Это влияет на процесс ее политического самоопределения, делая его непоследовательным и противоречивым.

Т7. Рост популярности новых социальных лифтов как эффект взаимопроникновения реальной и виртуальной среды[9].

Последовательное линейное преодоление с той или иной скоростью ступеней социальной лестницы по выбранной траектории сменяется возможностью стремительного приобретения популярности посредством создания и продвижения уникального (часто ― провокационного) контента в социальных сетях. Виртуальные статусы становятся реальным социальным капиталом.

[1] А. Селезнева «Ценностные доминанты политического самоопределения молодежи: традиционные смыслы в новых условиях». URL: sociodigger. ru/releases/release/kollektivnyi-portret-rossiiskoi-molodezhi-2023.[2] Подробнее см. в материале: С. Майорова-Щеглова «Предмолодежь как новый социальный конструкт». URL: sociodigger. ru/articles/articles-page/predmolodezh-kak-novyi-socialnyi-konstrukt.[3] Подробнее см. в материале: Е. Омельченко «Особенности взросления в неустойчивой реальности». URL: sociodigger. ru/articles/articles-page/osobennosti-vzroslenija-v-neustoichivoi-realnosti.[4] Подробнее см. в материале: Д. Константиновский, Е. Попова «Горизонт планирования траекторий ― конкурентное преимущество и ресурс устойчивости молодежи». URL: sociodigger. ru/articles/articles-page/gorizont-planirovanija-traektorii-konkurentnoe-preimushchestvo-i-resurs-ustoichivosti-molodezhi.[5] Подробнее см. в материале: И. Шаповалова «Социальные стратегии молодежи: есть ответы на все вопросы». URL: sociodigger. ru/articles/articles-page/socialnye-strategii-molodezhi-est-otvety-na-vse-voprosy.[6] Подробнее см. в материале: Е. Омельченко «Особенности взросления в неустойчивой реальности». URL: sociodigger. ru/articles/articles-page/osobennosti-vzroslenija-v-neustoichivoi-realnosti.[7] Там же.
[8] Подробнее см. в материале: А. Селезнева «Ценностные доминанты политического самоопределения молодежи: традиционные смыслы в новых условиях». URL: sociodigger. ru/releases/release/kollektivnyi-portret-rossiiskoi-molodezhi-2023.[9] Подробнее см. в материале: А. Харламов, А. Смирнова «Метафора как инструмент изучения молодежи: размышления о возможностях и ограничениях». URL: sociodigger. ru/articles/articles-page/metafora-kak-instrument-izuchenija-molodezhi-razmyshlenija-o-vozmozhnostjakh-i-ogranichenijakh.